|
Только небо и море — одна голубая безбрежность. Там, где рябь ловит серебряный свет, клочья пены кружатся в водовороте. Но чуть дальше — ни единого движения, ничего, кроме цвета: немного теплая голубизна воды, расширяющаяся для того, чтобы смешаться с голубизной неба. Горизонта нет — только расстояние, парящее в пространстве, бесконечная вогнутая поверхность, зияющая перед вами и грандиозно нависающая сверху, — цвет, углубляющийся с высотой. А далеко в середине этой необъятной голубизны висит неотчетливое, неясное видение дворцовых башен и высоких крыш, изгибающихся подобно молодому месяцу, — какая то тень великолепной неведомой древности, освещенной солнечным светом, мягким, как память…
В Хёрае нет ни боли ни смерти, нет холодов зимы. Цветы здесь никогда не вянут, а плоды никогда не опадают, и если человек отведает этих плодов хоть бы однажды, он никогда больше не почувствует жажду и голод. В Хёрае растут невиданные растения: Соринси, Рикугё Аой и Банконтё, исцеляющие все болезни, а также волшебная трава Йошинси, которая оживляет мертвых, потому что орошается чудесной водой, единственный глоток которой дарует вечную молодость.
Люди в Хёрае берут свой рис из очень маленьких мешочков, но рис в них никогда не кончается, как бы много его ни было съедено. Люди в Хёрае пьют свое вино из очень маленьких чашечек, но нет человека, который мог бы осушить такую чашечку, как бы много он ни выпил.
Ощущение исключительности этого места таково, что восход в Хёрае кажется светлее, чем любой другой восход: молочный свет, который никогда не ослепляет блеском, поразительно ясный, но очень мягкий. Эта атмосфера не нашего современного века — она чудовищно древна, так древна, что чувствуешь разверзающуюся пропасть при одной лишь попытке подумать — как она древна; и это не обыкновенная смесь из кислорода и азота. Она вообще соткана не из воздуха, но из духа, — сущности тысяч и тысяч поколений душ, смешанных в одно целое, необъятное, прозрачное. Душ людей, чей образ мыслей никогда не походил на наш. Какой бы смертный ни вдохнул в себя этот божественный эфир, он возьмет в свою кровь этих вызывающих волнение духов, и они изменят чувства его, обострив понятие о Пространстве и Времени до такой степени, что он сможет видеть только так, как привыкли видеть они, чувствовать только так, как чувствовали они, и думать только так, как когда то думали они.
Мягки, как сон, эти изменения чувств. Это и есть Хёрай.
Но не всё возможно объяснить проникновением в кровь этих древних духов. Заклинания мертвых — это забытое очарование исчезнувшего Идеала, магический ореол древних надежд, нашедших осуществление во многих сердцах, простой красоте бескорыстной жизни, в сладости любви…
Ныне над Хёраем дуют злые ветры Запада и загадочная атмосфера, увы, отступает перед их напором. Она сумела удержаться лишь пятнами и волнистыми лентами вроде тех длинных ярких полос облаков, которые пересекают ландшафты японских художников. Под этими пятнами волшебного тумана вы еще, может быть, сможете найти Хёрай, — но больше нигде…
Хёрай — это «синкирё» — Мираж, Видение неосязаемого.
А Видение, раз пропав, никогда больше не появляется нигде, кроме картин, книг, снов…
…Упавший цветок не вернется на ветку.
Разбитое зеркало станет пустым навсегда.
|
